Первый солдат революции тимофей кирпичников. «Первый солдат революции

15 марта 1917-го, в день отречения Государя от престола, пресеклась русская монархия

Не оставляет мысль, что в роковом Феврале каждому зримо был дан выбор, словно даже и руль корабля России дан был в руки, который можно было ещё и вывернуть и уберечь страну от надвигавшейся чудовищной бури.

«Кругом измена и трусость, и обман!» - записал в дневник Государь Николай Александрович 2 (15) марта 1917 года.

Давно завершились земные пути творцов тех февральских дней. Судьбы большинства нам, конечно, неведомы, иные невозвратно стёрты, но жизни некоторых почти как на ладони.

Первый солдат, первый офицер, первый генерал…

Митрополит Владимир (Богоявленский) за несколько минут до казни напомнил своим убийцам, что первым революционером был дьявол…

Первым солдатом революции Временное правительство назвало Тимофея Ивановича Кирпичникова.

В бурном феврале Кирпичников принимал участие в усмирении «мирных» революционных толп на Знаменской площади и отличился: забрал в толпе у кого-то бомбу. На этом его борьба с революцией и кончилась.

Конечно, Кирпичников уже был научен агитаторами: цари и все дворяне - кровопийцы, царица - немка и военные секреты выдаёт. Твёрдо знал: народ хлеба хочет и свободы, потому митингует. Офицеры же велят за это в народ стрелять, говорят, как же государству без порядка?

Старший унтер-офицер учебной роты запасного батальона Волынского полка Тимофей Кирпичников, фактический командир учебной команды в ночное время, в ночь на 27-е устроил вместе с другими унтерами и недавними заводскими сговор. Решили: утром откажемся, не пойдём «против народа»! Приказ же от самого Царя, тот прямо повелевает: «завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны…» По присяге, которая ежегодно, из поколения в поколение давалась Государю и как ступенька за ступенькой соединяла воедино глубокую древность Святой Руси и сегодняшний морозный февраль, приказ нельзя не выполнить.

Разрушить присягу - все равно что расколоть штыком ступеньку. Пропасть под ней почему-то не видна была.

Утром в казарму пришёл командир - штабс-капитан И.С. Лашкевич. Его убийство явилось ключевым моментом революции. Один из волынцев, по фамилии Пажетных оставил нам (лежало годы в архивах): «27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать… В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошёл прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошёл командир Лашкевич. (Очки золотые, стёклышки неприятные!) Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие «здорово, братцы!» грянуло «ура» — так мы раньше договорились. (По уставу: «Здравия желаю, ваше благородие!») Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное «ура». Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку (штыком на офицера!), твердо отвечает: «Ура» — это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!»

Когда же Лашкевич, выбежав из казармы, пересекал плац, чтобы звонить в штаб и сообщить о бунте, в форточку (окна заклеены) грянуло несколько выстрелов. «Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк…»

Надо сказать, всё да не всё. Когда команда Кирпичникова вывалила за ворота, их догнал, уже переодетый - для безопасности - в солдатскую шинель «первый офицер революции» прапорщик Григорий Астахов.

Его слова: «Братцы! Я с вами!» - потом тиражировались на почтовых открытках Временного правительства.

Они выпускались даже в двух видах: Первый офицер революции в кресле, волосы прилизаны, погоны золотые и Первый офицер революции в полный рост, папаха на затылке.

К.И. Пажетных в своей рукописи указывает имена тех, кто стрелял и убил штабс-капитана И.С. Лашкевича (важнейший психологический момент мятежа). В некоторых источниках есть утверждение, что офицера лично убил Кирпичников. Но Иван Лукаш, поэт и в будущем эмигрантский исторический романист, в 1917-м записал и опубликовал рассказ «первого героя восстания Тимофея Кирпичникова». Лукаш передаёт так: «Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!» Историк Григорий Катков замечает по поводу последней фразы: «Когда писались эти строки, здравый смысл был уже заме-нён в России фантастической логикой революционной риторики». Катков завершает мысль: «Впоследствии офицеров редко убивали те солдаты, которыми они командовали. Вообще говоря, самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира».

Выстрел был - взрывом крошечного детонатора, вставленного в тротиловую шашку, заложенную в склад с аммонитом. Рвануло.

При замедленной съёмке это выглядит так: Кирпичников строем выводит команду из расположения роты. Шагают по Виленскому переулку к Невскому, разворачиваются (предупредили: впереди пулемёты), одно спасение - поднять соседние полки и остальные роты батальона. Всё рядом, всё в центре. И поднимают - где угрозой, где стрельбой. Штурмом берут Дом предварительного заключения на Шпалерной (теперь СИЗО ФСБ), «Кресты», захватывают Арсенал - десятки тысяч винтовок и револьверов прилепляются к рукам уголовников и рабочих.

Последним назад тоже хода нет: бастовать запрещено, по закону в военное время - расстрел. Начались убийства офицеров и полицейских, заполыхал Окружной суд…

К вечеру число солдат, «перешедших на строну народа» было уже под 70 тысяч.

Первый генерал революции Лавр Корнилов, командующий (со 2 марта) войсками Петроградского военного округа, наградил первого солдата революции Тимофея Кирпичникова Георгиевским крестом 4-й степени с формулировкой «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции». Об этом награждении А.И. Солженицын в «Красном колесе» замечает: «по уставу ордена пришлось сочинить, как атаковал полицейские пулемёты». Пулемётов у полиции не было. Чуть позже Корнилов произведёт героического солдата в подпрапорщики. Это уже много позже того, как революционный генерал арестует царскую семью - императрицу Александру Фёдоровну и пятерых детей.

Памятное заседание на Сенатской

27 февраля - понедельник. Накануне, в воскресенье 26-го в церквях на проповедях не прозвучало острасткой вразумляющее слово Церкви, город не оклеился никаким воззванием иерархов. Тогда все воззвания вбирались с огромной жадностью, как ныне, порой, вести из интернета. Но шанс был. В тот день состоялось заседание Священного Синода. «Памятное», как называет его князь Николай Жевахов, исполнявший должность товарища обер-прокурора Святейшего Синода. Князь Николай Давидович Жевахов (1874-1946) в своих замечательнейших «Воспоминаниях» рассказал: «С большим трудом я добрался до Сенатской Площади, к зданию Св.Синода. Из иерархов не все прибыли... Перед началом заседания, указав Синоду на происходящее, я предложил его первенствующему члену, митрополиту Киевскому Владимиру, выпустить воззвание к населению, с тем, чтобы таковое было не только прочитано в церквах, но и расклеено на улицах. Намечая содержание воззвания и подчеркивая, что оно должно избегать общих мест, а касаться конкретных событий момента и являться грозным предупреждением Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару, я добавил, что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае даже необходим.

«Это всегда так, - ответил митрополит. - Когда мы не нужны, тогда нас не замечают: а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью».

Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом из Петербурга в Киев. Однако такое сведение личных счетов в этот момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показалось мне чудовищным.

Я продолжал настаивать на своем предложении, но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто….» Жевахов пишет, что католическая церковь сделала краткое обращение к свои чадам и «ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами».

Вскоре по российским епархиям пойдёт волна удаления ряда правящих архиереев по требованию духовенства и мирян, утверждавших своё желание на Свободных Епархиальных Съездах.

Механизм разрушения армии

В марте тайно и явно управляемая «стихия» вдруг преобразилась в подлинную анархию. Всякое управление исчезло. Собственно, этого и добивались истинные авторы революции. Самозвано созданные (в обоих случаях исток - масонские ложи) Временное правительство и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов реальной власти не имели. Оба эти центра, как показал И.Р. Шафаревич в работе «Политическое масонство в русской революции», «больше всего опасались “реакции” и главную опасность видели в армии. Поэтому первые месяцы после Февральской революции значительные усилия были направлены на ослабление армии, создание и там того же уровня анархии, который господствовал в столице. Первым (и имевшим громадные последствия) действием был так называемый “Приказ № 1”.

В нем предписывалось каждой воинской части подчиняться выбранному ею комитету. Оружие предписывалось отдать под контроль этих комитетов и не выдавать его офицерам “даже по их требованию”.

Этот “приказ” означал конец всякой дисциплины в армии. Он был санкционирован Временным правительством и Петроградским Советом, где руководящую роль играли масоны. Но и непосредственно текст его был написан видным масоном Соколовым…»

Приложением к этому новые власти провели чистку генералитета. И армия была разрушена.

Тимофей Иванович Кирпичников (1892-1919) …

Тимофей Иванович Кирпичников родился в 1892 г. Вопреки расхожему мифу о том, что он был студентом и даже сыном профессора, Кирпичников происходил из простой крестьянской старообрядческой семьи, проживавшей в деревне Дмитровка Саранского уезда Пензенской губернии. Оказала или нет влияние на участие в революции принадлежность к старообрядчеству, сказать трудно, но факт остается фактом - «первый солдат революции» был старообрядцем. Получив азы образования в народной школе, Кирпичников, по некоторым данным, работал кочегаром на одной из железных дорог, а по достижении призывного возраста, еще до начала Первой мировой войны, оказался в действующей армии. Если верить сообщениям революционных газет, Кирпичников во время войны был участником боевых действий на австрийском фронте, где получил ранение в руку, а затем, после лечения в госпитале, был направлен в запасные части, стоявшие в Петрограде. На этом, к сожалению, скудные сведения о дореволюционной биографии Кирпичникова и заканчиваются.

Начало Февральской революции застало 25-летнего Тимофея Кирпичникова старшим фельдфебелем учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, расквартированного в столице Империи - Петрограде. 27 февраля 1917 года в 5 часов утра Кирпичников по личной инициативе поднял подчиненных ему солдат, вооружил их и выстроил до прихода начальства, твердо решив дать отпор командиру батальона. За день до этого, солдаты под командованием своего командира штабс-капитана Лашкевича, были выведены в город в связи с начавшимися в столице беспорядками.

Позже Кирпичников так рассказывал об этих событиях. Утром 24 февраля взвод учебной команды под его началом был послан на Знаменскую площадь (ныне - площадь Восстания) с задачей рассеять толпу: «Публика окружила нас сзади, идущие на нас кричат: "Солдатики, не стреляйте". Я сказал: - "Не бойтесь, стрелять не будем". - Толпа людей с красными флагами приблизилась к нам. Я в то время, что называется, обалдел. Думаю: "стрелять - погиб, не стрелять - погиб". Офицер стоял здесь. Я подхожу к нему и говорю: "Они идут, хлеба просят, пройдут и разойдутся". Он взглянул на меня, улыбнулся и ничего не сказал. Он стоит, ничего не говорит, и жестом показывает - проходить - говорит: "Проходи, проходи"». Толпа прошла - обогнула нас по обеим сторонам, и остановилась около памятника [Императору Александру III]. Проходя кричали: "Ура, молодцы солдатики". Там говорили ораторы: что говорили не слышно было. Пробыли мы там до 6 ч. вечера».

Февраль 1917-го, Петроград

На следующий день картина практически в точности повторилась. А когда стало известно, что для наведения порядка в городе учебную команду Волынского полка поведет сам командир - штабс-капитан Лашкевич, Кирпичников, понявший, что на этот раз стрельбы избежать не удастся, стал подговаривать солдат не стрелять. Однако с первого раза ему не удалось организовать солдат, и 26 февраля волынцы снова были выведены своим командиром, на этот раз на Невский проспект. «Я в толпе отстал, пошел за дозором, - вспоминал Кирпичников. - Подхожу и говорю: "Настает гроза. Цельная беда - что будем делать?". Солдаты говорят: "Действительно беда - так и так погибать будем". Я сказал: "Помните, если заставят стрелять, - стреляйте вверх. Не исполнить приказа нельзя - можно погибнуть. А Бог бы дал вернуться сегодня вечером в казармы, там решим свою участь"». В итоге, большинство волынцев в тот день сознательно стреляли мимо цели.
Революционная открытка, 1917 год

По возвращении в казармы, Кирпичников ночью подговорил взводных отказаться от участия в подавлении революционного бунта. «Я (...) попросил к себе младшего унтер-офицера Михаила Маркова. Спросил его, согласен ли он завтра не идти, - вспоминал Кирпичников. - Он говорит: "Согласен". Я приказал ему собрать всех взводных командиров. Взводные командиры сошлись. (...) Я заявляю: "Победить или умереть. Думаю - умереть с честью лучше. Отцы, матери, сестры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась по улицам? Я предлагаю завтра не идти. Я лично - не хочу". Взводные заявили: "Мы от тебя не отстанем. Делай, что хочешь". Поцеловал я их всех и сказал: "Останемся друзьями. Не выдадим один другого и живым в руки не даваться. Смерть страшна сейчас только. Убьют - не будешь знать, что делается". Взводные согласились, конечно. Дежурного просил созвать всех отделенных. Те явились полураздетые (...)."Вы, близкие помощники. Мы, взводные командиры, решили не идти завтра стрелять". Те заявили единогласно: "Согласны, только твою команду и будем исполнять". Взводным и отделенным я опять заявил: "Завтра не идем. Исполнять мою команду и смотреть только, что я буду делать". Решили все: вставать завтра не в 6 часов, а в пять».

Т.И.Кирпичников, фотография из журнала *Нива*, 1917 год.

Прибывший утром в расположение части штабс-капитан И.С.Лашкевич попытался воздействовать на солдат, отказавшихся подавлять волнения в столице, но безуспешно. Изгнанный солдатами из казармы, Лашкевич был убит выстрелом в спину. После этого восставшая учебная команда с в руках двинулась к резервному батальону своего полка и увлекла его за собой. Кирпичников на этом не остановился и повел солдат дальше - поднимать соседние полки, в результате чего через несколько часов на улицы столицы были выведены тысячи вооруженных солдат, присоединившихся к революции. В течение дня к вооруженному мятежу присоединились и другие части Петроградского гарнизона, что в конечном итоге привело к свержению монархии и к победе революции. При этом из показаний Кирпичникова следует, что столкнувшись на Литейном проспекте с группой солдат гвардейского Семеновского полка под командованием трех прапорщиков, которые пытались оказать сопротивление, он и его подопечные расстреляли офицеров из револьверов.

На короткое время Тимофей Кирпичников сделался героем революции. Его называли «первым солдатом революции», «первым героем восстания», «героем, поднявшим войска против царского строя». Газеты брали у Кирпичникова интервью и публиковали его фотографии, сопровождая их рассказами о совершенных «подвигах». Временное правительство произвело зачинщика беспорядков в Петроградском гарнизоне в чин подпрапорщика и наградило Георгиевским крестом 4-й степени «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, [он] первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и (...) примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона...». Почетную боевую награду лично вручил революционеру Кирпичникову главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал Л.Г.Корнилов.

Георгиевский крест Т.И.Кирпичникова

Впрочем, говоря о роли Тимофея Кирпичникова в февральских событиях, необходимо учитывать, что не один он был виновником массового перехода солдат на сторону революции. Когда по горячим следам было проведено расследование на предмет того, кто первый вывел Волынский полк на улицы Петрограда и повел его на поддержку революции, выяснилось, что на эту роль претендуют сразу... семь солдат. А опрос, проведенный среди примкнувших к революции офицеров, дал еще шесть имен... Таким образом, есть все основания считать, что Кирпичников был лишь одним из руководителей солдатских масс, действовавшим вместе со старшими унтер-офицерами В.Козловым и Ф.Конниковым, младшими унтерами М.Марковым, И.Дреничевым, М.Бродниковым и другими солдатскими командирами (всего более четырех десятков имен!). Но то, что он выделялся на фоне других своих революционно-настроенных сослуживцев, не подлежит сомнению. «Неизвестно, как развивались бы дальнейшие события. Возможно, с утра 27 февраля никаких волнений не было бы и вовсе, но свое веское слово решил сказать Тимофей Иванович Кирпичников», - замечает современный автор В.А.Брюханов.

Т.И.Кирпичников

Историки до сих пор спорят о том, кто же убил штабс-капитана Лашкевича. По «официальной» версии, этот «подвиг» совершил лично Кирпичников, однако есть и другие мнения. Дело в том, что в дошедших до нас воспоминаниях об этом трагическом событии указываются разные имена убийц офицера (или не называются вовсе). Да и сам Кирпичников в своих интервью и воспоминаниях ни словом о своей роли в убийстве офицера не обмолвился. Точно известно лишь одно - вслед спешно уходящему офицеру кто-то выстрелили из окна казармы в спину. Одни называли убийцей Лашкевича Кирпичникова, другие - рядового Соколова, третьи - унтер-офицера Козлова, четвертые - унтера Маркова и ефрейтора Орлова. Но, как бы то ни было, вина Кирпичникова в случавшейся трагедии очевидна, вопрос лишь в ее степени. Как отмечает историк революции А.Б.Николаев, «лично Кирпичников не убивал своего командира, но именно он разработал план восстания, одним из пунктов которого было убийство Лашкевича, он же принимал участие в назначении солдат для осуществления этого убийства. (...) Напомним и то, что Кирпичников был одним из убийц трех прапорщиков-семеновцев на Литейном пр. во второй половине дня 27 февраля».

Нагрудный знак Волынского полка, 1917 год

Моментально вознесенный на вершину славы в весенние дни 1917 года, Тимофей Кирпичников также стремительно сошел с исторической сцены. О дальнейшей его биографии известно следующее: в дни Апрельского политического кризиса он, по некоторым сведениям, вывел Волынский полк для поддержки Временного правительства, в мае 1917-го был произведен в офицерский чин прапорщика, требовал от властей наведения порядка и борьбы с анархией, а после Октябрьской революции решительно выступил против большевиков. Кирпичников пытался обеспечить поддержку походу Керенского - Краснова на Петроград, в 1918-м участвовал в столкновениях с красногвардейцами, был ненадолго арестован, а затем демобилизован.

Перебравшись на Дон, Кирпичников рассчитывал продолжить борьбу с большевиками, но судьба распорядилась иначе - «первый солдат революции» был расстрелян белыми в 1919 году. «Судьбе было угодно, чтобы прапорщик Кирпичников встретился с полковником Кутеповым, - вспоминал генерал Б.А.Штейфон. - Нетрудно представить, с каким чувством переживал Александр Павлович эту встречу... (...) С началом революции Кирпичников был объявлен "героем революции" (...) Весь этот долго длившийся ужас производил на офицеров кошмарное впечатление. (...) "Уведите прапорщика", - приказал Александр Павлович адъютанту. Через несколько минут во дворе раздались выстрелы...»

Вернемся на какое-то время из июля 1917-го в февраль того же года.
Один из главных и практически забытых героев Февральской революции – старший фельдфебель учебной команды Волынского полка Тимофей Иванович Кирпичников.

26 февраля учебная команда Волынского полка боролась с беспорядками в столице, т.е., по другому говоря, стреляла по демонстрантам и зевакам. В ночь на 27 февраля по инициативе Кирпичникова солдаты твердо решили на следующий день не стрелять по безоружным людям. Наутро учебная команда за час до законного подъема была поднята, приведена в порядок, накормлена и т.д. и подготовлена своими унтер-офицерами во главе с Кирпичниковым к дальнейшим действиям. Перед строем Кирпичников сотоварищи твердо заявили штабс-капитану Лашкевичу о своем нежелании участвовать в расстреле безоружных людей. Лашкевич пытался возражать, затем бежал и был убит на казарменном дворе. После этого учебная команда, ведомая Кирпичниковым, преодолевая сопротивление часовых и офицеров где уговорами, а где и силой, подняла сначала запасной батальон своего Волынского полка, а затем – и другие полки – Преображенский и Литовский. Масса вооруженных солдат направилась к Выборгскому району, ставшему в последние дни главным очагом беспорядков. Оттуда массы людей, опрокинув роту Московского полка, запиравшего Литейным пулеметами, хлынула в центральную часть города. По дороге был взят арсенал, где за короткое время было разобрано несколько тысяч винтовок.
После этого ситуация в Петрограде круто переменилась, и вполне можно сказать, что именно выступление Кирпичникова в целом обеспечило переход «беспорядков» в катастрофические для власти фазу и итоговую победу Февральской революции.

Разумеется, ничего случайного, как-то может кому-то показаться, в выступлении солдат Волынского полка не было. Нужно вспомнить богатую с начала 20 века традицию военных бунтов в Российском империи. Да и с начала февральских событий это был не первый случай отказа солдат стрелять в народ. Накануне, 26-го, рота Павловского батальона, узнав о стрельбе в городе, самовольно идет "снимать" учебную команду своего полка с поста и по дороге вступает в перестрелку с полицейской конной стражей, после чего небольшая часть павловцев с оружием уходит в рабочие районы города, бОльшая же часть окружена, обезоружена и отведена в казарму. А ранее 24 февраля солдаты запасного батальона Литовского полка, захватив винтовки, самовольно покинули казармы о собрались на Марсовом поле, желая присоединиться к рабочим. Здесь только полковой священник убедил солдат вернуться в казарму, и ситуацию замяли, чтобы наказанием не предавать дело огласке. Так что у Кирпичникова не было ни одного сообщника в других полках, но были тысячи единомышленников, которые думали так же, как он.

Рассказ Кирпичникова о событиях 27 февраля был опубликован В.Бурцевым еще в 1917 году. Вот некоторые отрывки из него:

Утром 24-го февраля
«Публика окружила нас сзади, идущие на нас кричат: «Солдатики, не стреляйте». Я сказал: «Не бойтесь, стрелять не будем». Толпа с красными флагами приблизилась к нам. Я в это время, что называется, обалдел. Думаю – «стрелять – погиб, не стрелять – погиб». Офицер стоял рядом. Я подхожу к нему и говорю: «Они идут, хлеба просят, пройдут и разойдутся». Он взглянул на меня, улыбнулся и ничего не сказал.
Толпа прошла – обогнула нас по обеим сторонам и остановилась около памятника Александру III. Проходя кричат – «Ура, молодцы солдатики». Там говорили ораторы, что говорили, не слышно было.
Около 5 часов дня толпа в несколько тысяч человек устроила митинг у памятника.
Разгонять эту толпу явился со Старого Невского пристав Крылов с отрядом донских казаков. Увидев красный флаг, он ворвался в толпу, и схватив флаг, повернул назад, но тут же упал, сбитый ударом в спину, а затем был убит. Полицейский чин, сообщивший об этом, добавил, что Крылов убит казаками.
Вечером 25-го февраля
«Собрались взводные, фельдфебель Лукин и я. Я говорю: Завтра пойдет Лашкевич. Вы будете стрелять? Предлагаю: давайте лучше не стрелять? Он упирается: «Нас, говорит, повесят». Стал говорить, что будто зашиб рану и завтра пойдет в лазарет. Утром действительно ушел в лазарет.
Утром 26-го
«Я в толпе отстал, пошел за дозором. Подхожу и говорю: «Настает гроза. Целая беда - что будем делать?» Солдаты говорят: «Действительно беда – так и так погибать будем». Я сказал: «Помните, если заставят стрелять – стреляйте вверх. Не исполнить приказа нельзя – можно погибнуть. А Бог бы дал вернуться сегодня вечером в казармы, там решим свою участь».
Лучшим исполнителем приказов Лашкевича оказался старший в роте прапорщик Воронцов-Вельяминов.
«Воронцов приказал горнисту играть 3 сигнала. Люди, очевидно, сигнала не понимали – стояли на месте – то же самое когда-то происходило и 9 января 1905 года: гражданская публика е понимала военных сигналов, и последующая стрельба оказывалась для нее полной неожиданностью»
«Я стоял шагах в 50 сзади. Командует – «прямо по толпе пальба – шеренгою. Шеренга 1, 2, 3, 4, 5 - пли».
Раздается залп. С верхнего этажа дома посыпалась глина. Толпа разбежалась – убитых ни одного человека. Он сказал: «Цельтесь в ноги, в бегущую толпу». 2-й залп, рикошета не видно. Ни убитых, ни раненых. Говорит: «Вы стрелять не умеете». Зачем волнуетесь, стреляйте спокойно». Я говорю солдатам: «Верно, верно, ребята. Вы, ребята, волнуетесь. Вы лучше стреляйте».
Толпа вся не разбежалась, одни прижались к парадным, другие – к воротам. Издали видны черные костюмы. Один старичок показался с правой части Гончарной. Он приказывает ефрейтору Слескаухову. «Стреляй в этого». Тот дал три выстрела и 3-м сшиб фонарь. Старик скрылся во дворе. Тогда Воронцов схватил у Слескаухова винтовку и стал стрелять по жавшимся у дверей.
Ранил женщину. Барышня села и плачет, держится выше колена. Неизвестный генерал подходит к офицеру и говорит: «Нужно ей оказать помощь». Подошел, расспросил и вызвал 2 солдат, которые ее увезли на автомобиле в городскую больницу.
Тогда Воронцов сел на тумбочку и стал стрелять по черным костюмам. Стрелял метко. После выстрела упал человек. Убил он 3 человек, ранил женщину и мужчину, который тут же ползал по панели.
Этого Воронцову показалось мало – он стал стрелять по проезду, где жалась публика.
…
Я пошел искать взводных командиров – Маркова и Козлова. Говорю им: «Что делается. Стыд и грех!» Они молчат. Мы решили с Козловым и Марковым, когда вернемся в казармы, обдумаем, что делать.
Послал узнать во 2-ю роту, стреляли ли там? Там не стреляли. Пробыли до 12 ч. ночи.
Нам на смену пришел гвардейский батальон… Лашкевич говорить: «Действовали плохо, нет самостоятельности. Вы проходили только теорию стрельбы. Теперь прошли некоторую практику. То же самое делается на войне. Главное – самостоятельность и настойчивость. Все-таки – спасибо. Повзводно в казармы. Повзводно разошлись.
…
Я приказал, чтобы ложились немедленно. Сел на свою койку и попросил к себе младшего унтер-офицера Михаила Маркова. Спросил его согласен ли он завтра не идти. Он говорит: «Согласен». Я приказал ему собрать всех взводных командиров. … Взводные командиры сошлись. … Я заявляю: «Победить или умереть. Думаю, умереть с честью лучше. Отцы, матери, сестры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась по улицам? Я предлагаю завтра не идти. Я лично – не хочу»
Взводные заявили: «Мы от тебя не отстанем. Делай, что задумал».
Дежурного попросил созвать всех отделенных. Те явились полураздетые. «Вы, близкие помощники. Мы, взводные командиры, решили не идти завтра стрелять». Те заявили единогласно: «Согласны, только твою команду и будем исполнять»…
Решили все: вставать завтра не в 6 часов, а в 5. …

Интересно, что С.Ольденбург в своей апологии Николая II «Царствование Николая II» - пишет «унтер-офицер Кирпичников (сын профессора, студент, призванный в армию в 1915г.) ночью собрал солдат…» . Однако, Кирпичников не был сыном профессора, не был ни евреем, ни даже интеллигентом. Он родился в 1892 г. в крестьянской семье в Саранском уезде Пензенской губернии. Учился в народной школе, ни в каких партиях не состоял, к 1917 г. был уже бывалым фронтовиком, получил ранение, после которого и оказался в Петрограде. Получается, что Кирпичникову было в 1917 г. 25 лет, как, кстати, и Лашкевичу.

О Кирпичникове пишет и Солженицын в своем «Красном колесе», представляя его этаким дурачком, не понимающим, что он делает.

6 апреля 1917 г. случился еще один интересный и показательный эпизод русской революции – генерал Л. Корнилов произвел в подпрапорщики и наградил Георгиевским крестом унтер-офицера Л.-Гв. Волынского полка Т.Кирпичникова. Вскоре вышел очередной номер журнала «Нива», украшенный портретом Кирпичникова под следующей надписью: «Георгиевский кавалер за гражданские заслуги. Старший унтер-офицер Волынского полка Тимофей Иванович Кирпичников, первый поднявший знамя восстания среди солдат, награжденный ген. Корниловым георгиевским крестом и ныне возведенный в подпрапорщики» .

Октябрьской революции Кирпичников не принял, более того, поучаствовал в вооруженном восстании юнкеров против большевиков. В ноябре 1917 г. Кирпичников бежал из Петрограда на Дон.
Конец жизненного пути Кирпичникова описал один из соратников Деникина генерал Е.Достовалов, описал со слов генерала Кутепова, который был активным участником событий февраля 1917 г., только с другой, правительственной стороны:

"…Однажды, - рассказывал Кутепов, - ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками "за свободу народа", которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что делал, офицер рассказал мне, что был одним из первых "борцов за свободу народа" и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришел, приказал немедленно расстрелять этого "борца за свободу".

P.S. Еще один интересный момент. Если в известной сталинской "Истории Гражданской войны..." 1936-го года Кирпичников еще упоминается, ему и восстанию волынцев посвящено в 1-м томе "Истории" даже несколько страниц и присутствует его портрет (см. выше), то в учебниках истории в 1980-е гг. Кирпичников никоим образом вообще не упоминается.

Можно сколько угодно обсуждать, брал ли Ленин и большевики деньги у немцев на Октябрьскую революцию. Правда заключается в том, что к тому моменту, когда они захватили власть, ее захватить можно было и без немецких денег, даже если предположить, что они были, как это утверждают в " " и " ". С февраля по октябрь 17-го все было благополучно развалено и большевики тут были совсем не при чем. Для них самих февральская революция была как снег на голову. И если бы не вот этот «орел» с заглавной фотографии, Ленин так бы остался эмигрантом в Швейцарии, да и вообще все бы пошло по-другому - лучше, хуже - кто сейчас знает…

Его звали Тимофей Иванович Кирпичников. Был он унтер-офицером учебной команды Волынского полка, так как лечился после ранения. И когда в конце февраля в столице начались бунт из-за плохого подвоза хлеба, он организовал бучу в своем полку.

27 февраля он уговорил взбунтоваться команду, так как они должны были идти разгонять демонстрацию с применением оружия. Сам убил штабс-капитана Лашкевича. После этого у бунтовщиков пути назад не было - шла война и за бунт по голове бы не погладили. Поэтому Волынский полк отправляется в соседние части и бунт начинает распространяться по нарастающей. Если бы в Петрограде тогда нашлась хоть одна смелая и твердая рука, способная безжалостно навести порядок (да, ценой крови, возможно намного большей, чем в Кровавое воскресенье, 9 января 1905 года), то мы бы никогда не разговаривали о том, были или нет немецкие деньги и правы или нет были большевики. Без Февраля - Октябрь был бы невозможен даже чисто теоретически. Жалко, что любители теорий заговоров этого в упор не понимают.

В общем, твердой руки в Петрограде не нашлось, грянула революция. Царь отрекся, появилось Временное правительство. Правда, потом начнут убивать офицеров, потом не только офицеров. Но пока были только первые дни, все упивались свободой, а Тимофей Кирпичников, как человек, поднявший бунт, приведший к революции, стал народным героем - «первым солдатом, поднявшем оружие против царского строя».

Его произвели в подпрапорщики, выбрали в Петросовет. Ему жал руку Керенский, говорил перед ним и с ним речи (ну Керенский, правда, всегда говорил речи), а сам Лавр Корнилов повесил на грудь Георгиевский крест 4-й степени. Это еще больше прибавило Кирпичникову популярности - георгиевских кавалеров уважали.

Но при этом вот как описывают этого персонажа те, у кого глаза были незашорены:
«...Я не видел человека более гнусного...его безмерно наглый вид и развязность - все это производило до крайности гадливое впечатление...»

Понятное дело, Тимофей, со своей стороны был сильно благодарен Временному правительству. И регулярно пытался выводить и выводил солдат в поддержку Временного правительства. Но при этом начал стремительно терять популярность в солдатских массах. Впрочем, ему было все равно - он дорвался до славы и своей доли власти.

И тут грянул как гром среди ясного неба Октябрь. Точнее неожиданным он был для Кирпичникова, а так к октябрю власти у Временного правительства толком и не было, большевики просто подобрали то, что стало никому не нужным.

Тимофей решает опять стать спасителем России и пытается поднять солдат против большевиков. Но солдаты послали его подальше, популярность уже закончилась. Кирпичников подался к юнкерам, но тех быстро разгромили. Так что пришлось «первому солдату Февраля» отправляться на юг, на Дон, где начинала формироваться Добровольческая армия.

Он попытался попасть к Корнилову, но прежде попал к Кутепову, который был чуть ли ни единственным, кто пытался подавить мятеж, поднятый Кирпичниковым, в феврале. Тимофей заявился к нему в штаб и «…весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками "за свободу народа", которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что он делал, офицер рассказал мне, что был одним из первых "борцов за свободу народа" и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришел, приказал немедленно расстрелять этого "борца за свободу"».
Так и закончилась в придорожной канаве жизнь этого «первого солдата революции»;. И не было никаких немецких денег. Был дурной бунт, который не нашлось кому остановить.

А потом, когда пламенные революционеры, демократы и либералы развалили все, что было можно развалить, пришли большевики и создали то, что создали. Вот вам и Октябрьская революция.

За нее Тимофея Кирпичникова и расстреляли. Без суда и следствия...

...«Прекра-а-асно, прекра-а-асно», - растягивая слова и не глядя на посетителя, довольно молодого подпрапорщика, произнес полковник Александр Кутепов. Все знали: так он говорит, когда сильно возбужден, даже взбешен. «Наряд! Уведите прапорщика», - коротко приказал полковник вбежавшему адъютанту. Посетитель тоже заволновался, побледнел: «Почему вы меня задерживаете?». «Сейчас увидите», - бросил Кутепов и подал сигнал прибывшему наряду: «Расстрелять!». Офицера вывели на улицу, и через мгновение там раздались выстрелы. Нестройный залп все и решил...

Так закончил свои дни на земле «первый солдат революции» Тимофей Иванович Кирпичников. Сейчас уже никто не может назвать точную дату, когда это произошло почти 95 лет назад на Дону. Но знать это надо. Хотя бы в день очередной годовщины так называемой Великой Октябрьской социалистической революции, с последствиями которой собирался бороться расстрелянный. Он был одним из первых ее знаменитых, но теперь полузабытых «детей», кого она сожрала...

И казалось бы - парадокс. Офицер, будущий белогвардеец расстреливает другого офицера. Да еще и за то, что тот хочет бороться с «заговорщиками, захватившими власть в Петрограде», с будущими «красными». Однако никакого парадокса тут нет. Полковник Кутепов расстреливал прапорщика Кирпичникова как предателя. Того дела, в которое верил сам и которому потом отдал всю жизнь. А в народе в таких случаях говорят привычно: собаке - собачья смерть...

Заочно Кутепов и Кирпичников познакомились еще в феврале 1917 года. Во время, когда император Николай II записал в дневник «Кругом измена и трусость, и обман!». В тот же день, 2 (15) марта 1917 года, государь отрекся от престола. А по всей его бывшей империи начали расходиться открытки с изображением «первого солдата революции» - довольно туповатого на вид молодого унтер-офицера с Георгиевским крестом 4-й степени на груди. Это был Кирпичников. И попадись ему Кутепов в то время, может быть, все обернулось бы иначе - с точностью до наоборот: расстреляли бы без суда и следствия Кутепова...

Но не судьба. Александр Кутепов еще станет генералом от инфантерии (то есть полным генералом). Белым. И войдет в историю как один из самых рьяных сторонников восстановления монархии в России. Он выведет из России остатки разбитых белых армий генерала Петра Врангеля и на турецком острове Галлиполи даже какое-то время будет существовать странная «страна Кутепия», где бывшие белогвардейцы будут пытаться сохранить и воинскую честь, и человеческое достоинство беглецов, и порядки той России, которая их отвергла. Потом генерал Кутепов возглавит Русский Общевоинский Союз (РОВС), в 1930 году будет тайно похищен чекистами прямо в Париже и умрет по пути из Марселя в Новороссийск прямо в трюме перевозившего его советского парохода. По одним данным от передоза морфия, которым генерала накачали при похищении доблестные выученики Феликса Дзержинского...

Такие открытки раздавали в 1917 году. «Первый солдат революции» Тимофей Кирпичников...

А в феврале 1917-го, прибыв прямиком с фронта, полковник Кутепов находился в краткосрочном отпуске в Петрограде, где тогда восходила звезда унтер-офицера, старшего фельдфебеля из учебной части Лейб-гвардии Волынского полка Кирпичникова. В ночь на 27 февраля Кирпичников был среди тех, кто взбунтовался против своих командиров и застрелил начальника учебной команды запасного батальона полка штабс-капитана Ивана Лашкевича. Отказываясь идти на подавление рабочих волнений в городе, они тогда повязали свою судьбу намертво - будущей смертью. Рабочих за бунт при военном положении и солдат, не повинующихся приказам командиров, ждал и суд и, не исключено, расстрел. По законам военного времени, ибо шла Великая война...

Убийство штабс-капитана тогда приписали именно Кирпичникову, хотя сам он это отрицал и писал, что только приказал Лашкевичу выйти из коридора казармы. И тот «пошел во двор быстрыми шагами к батальону. Раздались выстрелы из окон. Лашкевич был убит». Эмигрантский поэт и романист Иван Лукаш передал потомкам и такие слова Кирпичникова: «Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!».

Но вряд ли - пулей случайной. Убийства офицеров были своеобразным кровавым знаком для неповиновения и последующего перехода взбунтовавшихся солдат на сторону революции. Как писал историк Григорий Катков, в то время, когда «здравый смысл был уже заменен в России фантастической логикой революционной риторики,.. самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира». Но вот о том, кто стрелял в офицеров, мнения расходятся. Одни исследователи и очевидцы утверждают, что стреляли свои же солдаты, натерпевшись унижений и даже зуботычин. Другие склонны верить в то, что стреляли провокаторы из подлинных закулисных организаторов бунтов, которые таким образом умышленно и целенаправленно «революционизировали» солдат, давая им надежду взбунтоваться и не идти на фронт...

Восставший Волынский полк Тимофея Кирпичникова

Во всяком случае, «золотоочкастый», «вот уж барин, кровь чужая, тело белое», как писал о нем в своем романе «Красное колесо» Александр Солженицын, потомственный дворянин Черниговской губернии, после ранения на фронте ставший командиром учебной части Волынского полка, в котором служил с 1911 года, штабс-капитан Лашкевич стал жертвой именно такого заговора мелких чинов, которых кто-то надоумил не выполнять приказы. В то раннее утро 27 февраля 1917 года он явился в часть и приказал собираться идти на улицы Петрограда - усмирять толпы.

И вот как описал в своих ставших известными еще в 1935 году рукописных мемуарах «Волынцы в февральские дни. Воспоминания» экс-рядовой Волынского полка Константин Пажетных: «Унтер-офицер Кирпичников прочитал нам приказ - завтра снова построить команду в 7 часов утра. В это время в темном отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек - более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов, горячо обсуждали положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 часов утра, как приказал штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду... Уже забрезжил свет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут, разошлись по местам. 27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого, и все бойцы изъявили твердое согласие поддержать рабочих. «Смерть, так смерть, - говорили они. - Но в своих стрелять не будем». В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно присланный в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошел командир Лашкевич. Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие «Здорово, братцы!» грянуло «ура» - так мы раньше договорились. Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять раздается могучее и грозное «ура». Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку, твердо отвечает: «Ура» - это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!». Застучали приклады об асфальтовый пол казармы, затрещали затворы. «Уходи, пока цел!» - закричали солдаты. Лашкевич пробует кричать: «Смирно!». Его команды никто не слушает. Лашкевич просит восстановить порядок, чтобы зачитать полученную через генерала Хабалова телеграмму «его величества Николая II», но это не оказало никакого воздействия на солдат. Потеряв надежду усмирить команду, Лашкевич и Колоколов выбежали в дверь. В коридоре они встретились с прапорщиком Воронцовым-Вельяминовым, и все трое обратились в бегство. Марков и Орлов быстро открыли форточку в окне, уставили винтовки, и, когда тройка офицеров поравнялась с окном, раздались два выстрела. Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк. Путь был свободен. Весь отряд под командой Кирпичникова вышел во двор. Залпом вверх сигнализировали тревогу. Освободили арестованных с гауптвахты. Немедля послали делегатов в ближайшие команды с предложением влиться в нашу восставшую часть. Первой без колебаний откликнулась рота эвакуированных в составе 1 000 человек и присоединилась к нам. Через короткое время влилась подготовительная учебная команда»...

Потом оказали неповиновение другие полки. Солдаты выходили на улицы с оружием, захватывали органы местной власти, полицейские участки, Дом предварительного заключения на Шпалерной (теперь СИЗО ФСБ), «Кресты», арсенал, выпускали уголовников. К концу дня восстал практически весь гарнизон, численность революционных солдат приблизилась к 70 тысячам. Это была уже непреодолимая для верных присяге частей сила...

Уличные бои в Петрограде

...«Уцепистые ловкачи» (так назвал революционеров все тот же Солженицын) знали, с чего надо начинать разрушение империи. С армии, которую надо было развалить, чтобы вывести Россию из войны и заставить подписать мир с Германией, задыхающейся от войны на два фронта, о пагубности которой предупреждал немецких генералов еще великий Отто фон Бисмарк. На развал русской армии в Берлине денег не жалели.

Когда отрекся Николай II и было сформировано так называемое Временное правительство, развал армии пошел семимильными шагами. Академик Игорь Шафаревич писал: «...Больше всего опасались «реакции» и главную опасность видели в армии. Поэтому первые месяцы после Февральской революции значительные усилия были направлены на ослабление армии, создание и там того же уровня анархии, который господствовал в столице. Первым (и имевшим громадные последствия) действием был так называемый «Приказ №1». В нем предписывалось каждой воинской части подчиняться выбранному ею комитету. Оружие предписывалось отдать под контроль этих комитетов и не выдавать его офицерам «даже по их требованию». Этот «приказ» означал конец всякой дисциплины в армии. Он был санкционирован Временным правительством и Петроградским Советом...».

Вторил ему и первый военный министр Временного правительства Александр Гучков: «В течение короткого времени в командном составе армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии». По разным данным, из армии было «вычищено» только от 120 до 150 боевых генералов. Всех офицеров было приказано именовать исключительно «господин» и воинское звание, «нижних чинов» - просто «солдатами», к которым офицеры должны были обращаться на «вы» и разрешать им состоять в политических организациях и участвовать в политических же мероприятиях. В митингах, например...

Александр Гучков лично приближал победу Владимира Ленина

Уже в апреле 1917 года «реформатор-демократ» Гучков ушел в отставку с поста военного министра. Но дело свое он сделал. Посол Франции в России Морис Палеолог в то время написал: «Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властителем России… в ожидании Ленина»...

И Ленин пришел. Уже через полгода...

А тогда, весной 1917 года лицом происходящих процессов стал Тимофей Кирпичников. Он мотался по Петрограду, поднимая солдатские и рабочие массы на «борьбу». И.о. заместителя обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Жевахов в своих воспоминаниях оставил портрет Кирпичникова: «...Я не видел человека более гнусного. Его бегающие по сторонам маленькие серые глаза, такие же, как у Милюкова, с выражением чего-то хищнического, его манера держать себя, когда, в увлечении своим рассказом, он принимал театральные позы, его безмерно наглый вид и развязность - все это производило до крайности гадливое впечатление, передать которого я не в силах…».

К тому времени он уже стал офицером - подпрапорщиком, награжденным Георгиевским крестом 4-й степени, который, по одним данным, ему нацепил лично командующий войсками Петроградского военного округа генерал Лавр Корнилов. Причем легенда гласит, что орден был на красной, а не на обычной черно-оранжевой - цвета «порохового дыма с пламенем», как тогда говорили - ленте. Как было сказано в наградном «уставе» к ордену, его вручили «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя и, несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции».

Генерала Лавра Корнилова Россия носила на руках...

Солженицын развенчивает этот факт, утверждая, что у полиции не могло быть никаких пулеметов. А будущий командир Русского Охранного Корпуса на Балканах в годы Второй мировой войны, русский генерал и генерал-лейтенант немецкого вермахта из харьковских евреев Борис Штейфон вообще утверждает, что Георгиевский крест Кирпичникову вручал не боевой генерал и будущая надежда Белого движения, а лично «душка» Александр Керенский, злейший враг Корнилова...

Но как бы то ни было, а новоявленный подпрапорщик Кирпичников чувствовал себя победителем. Более того, он повел себя как верный Временному правительству человек и офицер. Когда в апреле 1917 года власть начала уплывать из рук «временщиков», Кирпичников опять взбунтовал солдат, и те под его началом вышли на вооруженную демонстрацию под лозунгами верности правительству и предотвратили «апрельский кризис», разогнав политических претендентов на власть из разных левоэкстремистских партий, в том числе и большевистской.

Когда после 25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года и захвата власти большевиками Кирпичников опять захотел взбунтовать солдат и повести их в помощь восставшим юнкерам, чтобы соединиться с наступавшими на Петроград войсками генерала Петра Краснова, план сорвался. Окончательно разложенные большевистской пропагандой и обещанием мира солдаты не пошли за «первым солдатом революции», и он вынужден был бежать на Дон. На ту последнюю роковую встречу с полковником Кутеповым...

Полковник Александр Кутепов один из немногих, кто защищал власть в феврале 1917-го...

...А Кутепов помнил те страшные для него, верного присяге офицера, февральские дни. Тогдашний командующий Петроградским военным округом генерал Сергей Хабалов поручил ему собрать верных солдат для защиты власти и наведения порядка. Кутепов, как мог, предотвращал бунты, но потом его солдаты разбежались, а сам он стал «преступником». Его разыскивали революционные рабочие и матросы, и от расправы спасло чудо. Кутепов после вспоминал: «Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду. В это время в мою гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостиной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти. Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов пять, имела двое дверей - одни вели в ряд комнат, идущих вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало в стене, напротив вторых - также зеркало между окнами. Сидя в углу, я видел, как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидев, вероятно, в зеркалах только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня. Все в доме, как и я, были очень удивлены, что я не был арестован…».

После победы Февральской революции и своего чудесного спасения полковник Кутепов вернулся на фронт и с 27 апреля 1917 года командовал Лейб-гвардии Преображенским полком, который был одной из немногих частей, сохранявших боеспособность в условиях активной антивоенной агитации. За особое отличие в штыковом бою у деревни Мшаны, во время Тарнопольского прорыва 7 июля 1917 года, был представлен к ордену Святого Георгия 3-й степени, но не получил его из-за прихода к власти большевиков...

После октябрьского переворота Кутепов расформировал свой полк и отправился на Дон, где по приказу Лавра Корнилова и Антона Деникина начал формировать белую армию. И когда на Дону Кутепов встретил Кирпичникова, другого исхода у этой встречи и быть не могло. Полковник помнил, с чего и с кого все началось...

«Не угодно ли присесть на престол?». Карикатура 1917 года...

P.S. И раз мы уже заговорили о «собачьей смерти собак» - предателей и отступников от присяги на волне революционной похоти и вседозволенности, то уместно вспомнить, что плодами революции окончательно не попользовались и многие другие, кто стоял у ее истоков. И я не имею в виду «ленинскую гвардию», под корень вырубленную «самым верным ленинцем» Иосифом Сталиным. С этими и не могло быть иначе.

Речь идет о генералах, которые преступили присягу и предали императора. И то, что после они одумались, попытались исправить ситуацию и разогнать большевиков, только подчеркивает трагичность их жизни. В первую очередь это касается генерала Корнилова, который после Февральской революции сделал неплохую карьеру. В мае 1917 года он получил назначение командующим 8-й армией Юго-Западного фронта, 27 июня стал генералом от инфантерии, 7 июля - Главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта. В ночь на 19 июля 1917 года Временное правительство назначило генерала Корнилова Верховным Главнокомандующим. Но к тому времени Корнилов уже разочаровался в революции, считал власть Временного правительства гибельной для России и не мог терпеть развала армии.

А ведь солдаты из его полка сначала пели в своем полковом марше «За Россию и свободу»:

Мы былого не жалеем,
Царь нам - не кумир.
Лишь одну мечту лелеем -
Дать России мир...

Дали... После провала своего «мятежа» в августе 1917 года, ареста и бегства на Дон Корнилов организовал и возглавил Белое движение, но был убит 31 марта (по новому стилю 13 апреля) 1918 года. Фактически через год после возвысившей его революции. Шальной снаряд, неизвестно кем выпущенный, пробил стену его комнаты на ферме и взорвался под столом. Произошло это утром накануне решающего штурма Екатеринодара, занятого красными. Потом большевики нашли могилу генерала и поглумились над его останками. Вот оно, лицо большевистской революции: «Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось… С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом… Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп… Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела… После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки… Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его… Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю… Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти… В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами...».

Боевые соратники у могилы Лавра Корнилова...

Журналист Олег Слепынин напомнил как-то и о судьбе других генералов, принявших непосредственное участие в революции и в печальной судьбе императора Николая II. Начальник генерального штаба генерал Михаил Алексеев, предавший Государя в феврале 1917 года, надавивший на командующих фронтами высказаться за отречение Государя, умер от воспаления легких 8 октября 1918 года. Генерал Николай Рузский, задержавший Государя во Пскове и приложивший значительные личные усилия для отречения, принял лютую смерть в Пятигорске 19 октября 1918-го, когда был зверски зарублен «революционерами» в числе других заложников. А ведь и Алексеев, и Рузский тоже потом встали у истоков Белого движения...

Так проходит мирская слава. В холодную мерзлую землю...